ГЕОРГИЙ ГАМОВ – ТРИЖДЫ НЕЛАУРЕАТ НОБЕЛЕВСКОЙ ПРЕМИИ

Гамов родился в Одессе 4 марта 1904 года в семье преподавателей Одесской гимназии. Отец в чине статского советника (среди учеников его отца был Лев Троцкий) преподавал русский язык и литературу, а мать историю и географию. Она была из рода запорожских казаков Лебединцев. Гамов шутил, что его отец и мать могли бы и не повстречаться друг с другом, поскольку два его прапрадеда царский офицер Гамов и запорожский есаул Лебединец могли так встретиться в сабельном бою, что для одного из них он мог бы стать последним. Дед по отцовской линии был командующим Кишиневским гарнизоном, а по материнской митрополитом. Детство, пришедшееся на годы мировой войны, революции, гражданской войны и интервенции Георгий провел в родной Одессе, там же он поступил и в университет. Но неудовлетворенный получаемым образованием, Гамов перевелся в Ленинградский университет, который закончил в 1926 году. Там Гамову посчастливилось недолго учиться у профессора Александра Фридмана (скончавшегося в 1925 году в возрасте 37 лет), который смог лучше разобраться в космологических следствиях общей теории относительности (ОТО) Эйнштейна, чем сам ее создатель. Анализируя уравнения ОТО, Фридман пришел к выводу о нестационарности Вселенной, с чем долго не мог примириться Эйнштейн. Позже Эйнштейн признал таки правоту Фридмана. Эта встреча 20 летнего студента с Фридманом дала Гамову первый импульс к его работам рубежа 40—50-х годов, в которых он обосновал свою концепцию Большого Взрыва и так называемой «горячей Вселенной».
Но тогда, в конце 20-х, воображение Гамова пленили горизонты едва зародившейся квантовой механики. В 1928-1931 годы перспективный выпускник ЛГУ на стипендию Наркомпроса проходит стажировку в Геттингене, Копенгагене и Кембридже. Уже в 1928 году вчерашний студент молниеносно получает всемирное признание среди крупнейших физиков своей теорией радиоактивногоa-распада.
Гамов попытался донести свои идеи до патриарха атомной физики сэра Резерфорда, но поначалу не был удостоен его внимания. Авторитет и письмо другого великого физика Нильса Бора, который сразу понял идею Гамова, заставили в 1929 году Резерфорда дать «добро» на сооружение ускорителя протонов, что и привело Кокфорта и Уолтона к Нобелевской премии. Гамов в Кембридже лично принял самое активное участие в постановке задачи для английских экспериментаторов. Позже это время назовут «эпохой бури и натиска» в физике. Свободный обмен идеями и почти свободное перемещение ученых через границы способствовали стремительному прогрессу науки. В 1931 году Гамов возвращается в Ленинград в Физико-технический институт, где директором был Абрам Йоффе. 
Долгое время считалось, что Гамов в Харькове бывал только наездами в командировках, поскольку сам Гамов в автобиографии «Моя мировая линия» о постоянной жизни в Харькове не упомянул. Но историк УФТИ доктор физ.-мат. наук Юрий Ранюк отыскал в архивах документы о приеме Гамова на работу в институт на должность научного консультанта. Ему была даже предоставлена служебная квартира, так что в какой-то мере харьковчане могут считать его своим земляком. В Харькове Гамов занимался тем же, чем он занимался в Кембридже – консультировал подготовку эксперимента по расщеплению ядра. К сожалению, это был тот самый случай, когда пророка в своем отечестве оценили слишком поздно: догнать и перегнать англичан уфтинцы чуть-чуть не успели…
Тем не менее, крупный успех был налицо. Руководство УФТИ отрапортовало о научном достижении «бригады ударных напряжений» так официально называлась группа, занятая экспериментом по расщепления ядра лития весьма необычным для научных работников образом. Зато в духе времени: телеграммой на имя товарищей Сталина, Молотова и Орджоникидзе и редакцию газеты «Права», подписанной директором института академиком Иваном Обреимовым и, конечно же, парторгом и председателем месткома. Трудовая победа была приурочена к 15-й годовщине Октябрьской революции. 22 октября 1932 года главная газета страны вышла с передовой статьей «Разрушено ядро атома лития». Вслед за «Правдой» все центральные и республиканские издания подключились к пропаганде успеха советских физиков.

В 1928 году, когда имя Гамова только появилось на мировом научном небосклоне, пролетарский поэт Демьян Бедный можно сказать пророчески опубликовал в той же «Правде» стихотворение «До атомов добрались»:

«СССР зовут страной убийц и хамов.
Недаром. Вот пример: советский парень Гамов.
Чего хотите вы от этаких людей?!
Уже до атомов добрался, лиходей!
Миллионы атомов на острие иголки!
А он – ведь до чего механика хитра!
В отдельном атоме добрался до ядра!
Раз! Раз! И от ядра осталися осколки!
Советский тип – (Сигнал для всех Европ!)
Кощунственно решил загадку из загадок!
Ведь это что ж? Прямой подкоп
Под установленный порядок
…
Подкоп иль не подкоп, а, правду говоря,
В науке пахнет тож кануном Октября.»

Бедный дважды оказался пророком: на момент написания стихотворения речи об искусственном разрушении ядра еще не было (теория 1928 года относилась к естественной радиоактивности), а употребленное поэтом слово «осколки» тоже еще не вошло в научный лексикон ядерщиков, это случилось значительно позже. Таким образом, стилистически весьма неуклюжие стихи, тем не менее, предвосхитили грядущие события. Любопытно, что словосочетание «атомная бомба» тоже впервые появилось в поэзии, а не специальной литературе. В июне 1921 года поэт-символист Андрей Белый в то время, когда все физики были твердо убеждены в практической недоступности атомной энергии, пророчески писал:

Мир рвался в опытах Кюри
Атомной, лопнувшею бомбой
На электронные струи
Невоплощенной гекатомбой.

Гекатомба – это жертвенное убийство 100 быков в Древней Греции, ставшее символом массового жертвоприношения. До воплощения гекатомбы в Хиросиме и Нагасаки с их жертвоприношением в 145 тысяч людских душ оставалось чуть более 24 лет. Впоследствии Гамов неизменно подчеркивал, что своими работами к трагедии Хиросимы он не причастен.
В 1931 году директор Радиевого института академик Владимир Вернадский выдвинул 27 летнего Гамова в Академию Наук. А в 1932 году он становится самым молодым в ее истории членом-корреспондентом. Но полным академиком АН СССР Гамову не суждено было стать…
Гамов обладал не только выдающейся физической интуицией, он обладал еще и политической интуицией. Задолго до «большого террора» Гамов почувствовал, что ситуация в стране меняется. После женитьбы на красавице Любови Вохминцевой ему было отказано в выезде в Рим на 1-й международный конгресс по ядерной физике. За него доклад прочел его приятель, будущий Нобелевский лауреат Макс Дельбрюк. Кроме того, фундаментальный квантовомеханический принцип неопределенности Гайзенберга, лежащий в основе всех гамовских теорий, вдруг был объявлен противоречащим диалектическому материализму. Гамову запретили его публично упоминать в своих докладах (справедливости ради следует отметить, что Эйнштейн до конца жизни тоже считал квантовомеханическую вероятность не более чем тактической уступкой, поскольку считал, что «Господь Бог не играет в кости»).
Такая личная и творческая несвобода Гамова категорически не устраивала. Он с супругой предпринял безумную попытку бежать в Турцию на байдарке, выйдя в море вечером якобы покататься из академической базы отдыха в Кацивели на Южном берегу Крыма. Через сутки встречный ветер вынес обессиленных гребцов на место их старта. Попытка осталась незамеченной, а потому и безнаказанной. Была и безуспешная попытка «туннелирования» сквозь советско-норвежскую границу во время «лыжной прогулки» на Кольском полуострове. Слава Богу, не утонули и не замерзли.
Благоприятный случай представился в 1933 году, когда Гамова включили в официальный состав советской делегации на престижнейший среди физиков Сольвеевский конгресс в Брюсселе. Жене разрешение на выезд не дали. Гамов поставил ультиматум: без жены не поеду. За благонадежность Гамова поручились лично академик Йоффе и, что особенно важно, организатор конгресса почетный член АН СССР и член ЦК Компартии Франции Поль Ланжевен. При посредничестве Николая Бухарина Гамова принял в Кремле сам Вячеслав Молотов и лично разрешил выезд обоим супругов. Как вспоминал Гамов, выйдя из Кремля, он тут же зашел в ГУМ и на радостях купил большой портрет Молотова, который поставил у себя на рабочем столе.
На конгрессе Гамов сказал Ланжевену, что не намерен возвращаться в СССР. Ланжевен ужасно расстроился и три дня не мог определиться с ответом. Без морального разрешения своего поручителя Гамов не мог решиться на поступок. Наконец Ланжевен с огромным внутренним сопротивлением, но благословил Гамова начать новую жизнь на Западе. Так Гамов стал первым советским ученым-невозвращенцем.
Год спустя, в 1934 году, Петра Капицу при очередном посещении СССР на Запад больше не выпустили. Гамов категорически отрицал, что послужил тому причиной. Раньше Капица считал, что родиной для человека является то место, где ему хорошо работается. Теперь же он высказывался о Гамове очень резко: «Джонни (прозвище Георгия среди советских коллег) тип беспринципного шкурника, одаренного исключительным умом для научной работы, но вообще человек не умный». Капица писал своей жене Анне Алексеевне: «Джонни гордились как первым молодым знаменитым ученым. Глава правительства благословляет его на путешествие, а он, мерзавец, не возвращается. Что притягивает его на Западе, в капиталистических странах? Джонни никогда не будет играть первую скрипку, и кроме как в Америке ему нигде не устроиться». Но Анна Алексеевна относилась к Джонни с симпатией.
Гамов действительно вскоре из Европы перебрался в Америку. И хотя он продолжал работать исключительно продуктивно, формально «первую скрипку», как напророчил Капица, он не играл. Наивысшей наградой для него стала премия ЮНЕСКО за популяризацию науки. В литературе Гамов не знал равных еще со времен студенческих «Отбросов науки», от которых берут начало знаменитые сборники «Физики шутят».
Врожденное чувство юмора одессит Гамов пронес через всю жизнь. Вот некоторые из его шуток. Так, оказавшись в эмиграции, Гамов сразу же издал книгу «Квантовая теория ядра». В ней он сделал ссылку на несуществующую работу своего друга со студенческих лет будущего Нобелевского лауреата Льва Ландау, который возглавлял теоретический отдел УФТИ. Работа Ландау якобы была опубликована в украинском научном журнале «Червоний гудок». Зарубежные физики-теоретики с ног сбились, разыскивая по библиотекам загадочный журнал. Между тем, казалось бы, абсурдное название журнала чрезвычайно ёмко и информативно. В два слова Гамов иронично втиснул и революционный пафос, и пафос форсированной индустриализации, а также насильственную украинизацию науки того времени. Последняя, в частности, довела основателя украинской школы математиков академика С.Бернштейна до рапорта ректору ХГУ с просьбой уволить его из университета по причине запрета преподавания математики на русском языке.
В 1950 году Гамов пошутил с другим будущим Нобелевским лауреатом Бете. Гамов написал совместную работу со своим аспирантом Ральфом Альфером и решил, что для полной гармонии коллективу соавторов не хватает Бете, которого он без его ведома включил в соавторы. По-гречески коллектив зазвучал просто замечательно: Альфер, Бете, Гамов! Именно в этой работе под шутливым названием a-b-γ теории содержалось предсказание реликтового излучения, возникшего в момент Большого Взрыва в гамовской модели «горячей Вселенной». 

Наконец, третье крупнейшее достижение Гамова. Оно не относится к чистой физике, а находится на стыке физики, биологии и теории информации. Когда Дж.Уотсон и Ф.Крик открыли в 1953 году «двойную спираль» структуру молекулы ДНК, открылся и новый мир – мир молекулярной генетики. Абстрактные гены, введенные в научный оборот еще монахом Менделем, обрели конкретное молекулярное воплощение. Гамов не стал дожидаться, пока построят электронные микроскопы высокого разрешения и научатся препарировать нуклеиновые спирали. Он обратил внимание, что генетический код 20 нуклеиновых кислот, из которых устроено все живое, написан алфавитом, в котором всего четыре буквы. Как это можно сделать? Перебрав варианты, Гамов математически доказал, что слова этого языка могут быть только трехбуквенными. Это даже не биофизика, а теория кодирования! Так Гамов сделал важнейший шаг к осмыслению полученных Уотсоном и Криком результатов. Как известно, Уотсон и Крик стали Нобелевскими лауреатами по биологии.
Гамов не был бы Гамовым, если бы он упустил возможность пошутить. Однажды его пригласили выступить с популярной лекцией о генетическом коде перед элитарной аудиторией секретного ядерного центра в Лос-Аламосе. Свою лекцию Гамов начал очень странно:
«Вот мы здесь в Америке решили, что поймали Бога за бороду, расшифровав структуру ДНК. А что, по сути, нового мы этим объяснили? Ну, подвели научную базу под общеизвестный факт, что в семье какого-нибудь Джона и Мэри рождается сын, похожий на отца Джона… Не более того… А тем временем в России великий естествоиспытатель Трофим Лысенко пошел неизмеримо дальше!»
В этом месте аудитория замерла, решив, что у докладчика не все в порядке с головой. Но Гамов невозмутимо продолжал:
«Своими гениальными опытами по воспитанию растений и изучению влияния окружающей среды на потомство Лысенко не только объяснил, почему у Мэри обычно рождаются дети похожие на ее мужа Джона. Он смог также объяснить те случаи, когда у Мэри рождаются дети похожие на соседа Билла!». Тут аудитория взорвалась аплодисментами.
Американские секретные службы Гамову не доверяли по анкетно-бюрократическим причинам: в 1924 году Гамов преподавал в Ленинградской артиллерийской школе и формально числился командиром запаса Красной армии. Поэтому к созданию ядерной бомбы он привлечен не был, а создание термоядерной бомбы возглавил его протеже и ученик эмигрант из Венгрии Эдвард Теллер. Если бы не честолюбие и огромные организаторские усилия Теллера, то США и весь мир о термоядерном оружии не знали бы еще десятки лет. Гамов шутил, что без него дело все равно не обошлось. Не пригласи он Теллера в 1935 году в США, то супербомбы наверняка не было бы. Позже, однако, Гамов был тоже допущен к термоядерному проекту.
После опубликования в середине 90-х годов мемуаров руководителя советской внешней разведки генерала НКВД Павла Судоплатова стало ясно, что недоверие ФБР к Гамову не было излишней перестраховкой. Советская агентура смогла найти «вербовочные подходы» к невозвращенцу. Это был стандартный метод сочетания кнута и пряника. У Гамова в СССР осталась родня. Гамову прямо сказали, что если он пойдет на сотрудничество в деле атомного шпионажа, то его родственники станут получать в голодной стране дополнительные продуктовые пайки, а если нет… В общем, пусть он подумает… Гамов подумал и согласился, но поскольку к секретным работам он допуска тогда не имел, то переданная им информация особой ценности не представляла.

Личная жизнь Гамова в Америке не удалась. Красавица-жена ушла. Он перебрался из столичного Вашингтона в провинциальный университет (однако, далеко не захолустный!) в городке Боулдер в штате Колорадо. По слухам, в последние годы много пил. Умер в 1968 году, почти одновременно с другом молодости Ландау. В 1990 году Георгию Гамову посмертно вернули звание члена-корреспондента Академии наук СССР. В Одессе в последние годы регулярно проводятся астрономические школы и физические конференции, посвященные памяти выдающегося уроженца этого города.
Гамову не посвящен ни один памятник, только в вашингтонском университете есть скромная мемориальная доска. Юрий Ранюк, которому удалось «выбить» средства на открытие памятного знака, посвященного 70-летия расщепления атома в УФТИ, теперь прилагает аналогичные усилия для увековечения памяти Гамова в Харькове.